Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов - Михаил Бирюков

стратегическая ориентация на Москву находилась в основе его управленческой политики, причудливо сочетавшей вектор выживания с вектором развития. Молодой заведующий и в иных отношениях шагал в ногу: в частности, Аверинцев по свежим следам пропагандировал с трибуны конференции опыт организации летних курсов в Мстёре как образец решения проблем на местах с помощью художников-профессионалов. Именно за это ведь и ратовал Луначарский…

Впрочем, некоторые идеи, прозвучавшие на конференции, Модоров воспринял в качестве руководства к действию — во-первых, мысль наркома о перспективности продвижения товаров кустарного производства за рубеж, а во-вторых, тезис Штеренберга о необходимости налаживать связи с высшими художественными учебными заведениями. Скоро и то, и другое он попытается с разной степенью успеха внедрить в программу развития Мстёрских художественно-промышленных мастерских. Наконец, актуальным для него был выдвинутый принцип взаимодействия между Свомас различного уровня (высшими, областными, районными). Хотя об этом говорилось в самом общем виде, Модоров должен был думать, как адаптировать такую возможность к реальности своих отношений с Холуем, Палехом, Вязниками.

На конференции Федор Александрович не только слушал, но и говорил — активно участвовал в прениях, дискуссиях за пределами основной повестки дня. Его доклад — один из самых обширных и основательных — хронологически первый подробный рассказ о Мстёрских мастерских, в названии которых слово «ремесленные» уже уступило определению «промышленные». Он дает представление о начальном варианте структуры, все время переживавшей изменения, о той ее форме, какую мастерские обрели всего через несколько месяцев после своего рождения.

«Школа имела до реорганизации одно отделение, теперь же несколько отделов: 1) иконописно-реставрационный; 2) живописный: а) станковый б) монументальный в) декорационный — сюда же входит работа чистой фрески; 3) художественно-вышивальный; 4) чеканно-эмалевый; 5) столярно-резной и общий для всех класс рисунка и композиции.

Задача иконописно-реставрационного отдела дать Наркомпросу мастеров-реставраторов по древнерусскому искусству иконописи»[240].

Из выступления ясно, что не одни личные предпочтения и историческая обусловленность мстёрского промысла руководили Модоровым в таком целеполагании, а более широкий контекст, который воспринимался им как социальный заказ: «Нужда в работниках по реставрации возросла чрезвычайно, — говорил мстёрский уполномоченный, — благодаря усиленной работе Центральной коллегии по охране памятников искусства и старины[241], и представитель от них специально приезжал к нам за тем, чтобы Совет мастерских мог откомандировать подготовленных учащихся на открываемые им высшие школы по реставрации, а представитель Петроградского археологического отдела[242] просил прямо командировать учащихся как мастеров на работу в Новгород. <…>

Что же касается отдела живописи, — продолжал Модоров, — то его цель дать возможность учащимся выявить способности и наклонности чисто живописного характера в смысле уяснения чутья колорита, разработать эти способности в этой области чистой живописи без связи с традицией и каноном старых иконописных приемов. Только по отделу монументальной живописи и фрески можно допустить связь со старыми приемами иконописи (в технике), но не больше.

В основу этого отдела положена свобода в выборе изобразительного материала, индивидуальность в работе, без давления со стороны руководителей. Этот отдел предусматривает две специальности — чисто станковую живопись (работа с натуры маслом) и монументально-декорационную живопись (роспись стенных поверхностей способами: фреска, яичная темпера, способ Кейма и темпера клеевой). Декорационная живопись — работа клеевыми красками по холсту и применение главным образом к театральному делу»[243].

Три других отдела — художественно-вышивальный, чеканно-эмалевый и столярно-резной, — по мысли Модорова, призваны были дать новую динамику соответствующим мстёрским ремесленным специализациям за счет повышения художественного уровня и переориентации производства на «предметы домашнего обихода».

Несмотря на уверенный и мажорный тон его выступления на конференции, нетрудно заметить, что идея мастерских еще не откристаллизовалась, что их дальнейшая судьба зависит от ежедневного творчества. Время не многое изменит в этом смысле, возведя такую обусловленность едва ли не в принцип на протяжении всех последующих лет существования Мстёрских художественно-промышленных мастерских.

Участие в московской конференции стало для Модорова с Калачёвым важным этапом в осмыслении работы и стимулом на будущее. Энергия разговоров, споров, обмен опытом, убеждавший, что за короткий срок сделано немало, что достигнутые результаты имеют ценность не только для них, — все это окрыляло. Однако возвращение домой накануне нового учебного года очень скоро поселило у обоих ощущение дежа-вю. Уже 1 сентября 1919 года Модоров писал своему московскому руководству: «До начала учебных занятий осталось не более как две недели, между тем еще необходимо приобрести некоторые материалы и сделать… приспособления для вновь открывающихся отделов — денег же в распоряжении Школьного совета не только нет, но даже значится по счетам некоторая задолженность»[244].

При всех неудобствах хронического безденежья оно уже воспринималось почти как привычное условие существования, с которым Модоров понемногу научился справляться. Главным ресурсом продвижения вперед были люди. Поэтому настоящей потерей стала мобилизация в Красную армию Михаила Исаева. Модоров сообщил об этом Аверинцеву, и в сентябре Исаева откомандировали в распоряжение Наркомпроса, назначив заведующим подотделом опытно-показательной школы[245]. Исаев больше не будет работать в Мстёре, но связь с посадом, с мастерскими, с Модоровым не прервется: он не раз еще окажет услуги делу, у истоков которого стоял.

Изначальный образ «Сельской академии», тревожа воображение Модорова, заставлял его думать о кадрах. Трудно было не заметить, что рост структуры мастерских опережает ее сущностное наполнение. Вместо трех отделов по утвержденному Уставу у Модорова было пять, но только за реставрационно-иконописный отдел он мог быть спокоен. Вышивальщицы несколько месяцев потеряли из-за отсутствия рабочих материалов, потом и вовсе остались без педагогов: сестры Самохваловы покинули Мстёру[246]. До подыскания специалиста-художника пригласили мстёрскую мастерицу К. А. Чирикову. Она оказалась неслучайным человеком и работала потом много лет, но не могла, конечно, соответствовать статусу руководителя такой важной для местных условий мастерской. Та же проблема касалась металлистов и деревообделочников: вторые и третьи роли распределены, не хватало лидеров, которые способны были бы придать новое, художественное качество процессу обучения. Казалось, в живописном отделении, где преподавание взяли на себя Модоров с Калачёвым, все должно быть на высоте, но обилие административных и хозяйственных забот не позволяло им чувствовать удовлетворение от педагогической работы, как они сами себе ее представляли.

В конце 1919 года Модорову удалось привлечь новых педагогов — «москвича Л. Зверева[247] вести занятия по обработке металла, а его жену М. А. Звереву — по художественной вышивке»[248]. Они окончили Строгановское училище и уже имели опыт педагогической работы в земских ремесленных школах[249]. Тогда же Модоров выписал из Москвы Василия Никифоровича Овчинникова, своего однокашника по мстёрской иконописной школе, только что завершившего в столице многолетнюю работу по реставрации Благовещенского и Успенского соборов Кремля[250].